Жизнь в погребе

22 июня ровно в 4 часа… для всех Великая Отечественная началась по-разному, зато победа была одна на всех. Она встретила войну в Сталинграде трёхлетней. Но страшные воспоминания были настолько яркими, что 1418 огненных дней и ночей не забыты и через 80 лет.

О том, как встретила войну и пережила её, о встрече с немцами и о том, как постоянно была на грани смерти, рассказала почётная жительница Черниговского района Приморья Валентина Павловна Грантовская.

Эти короткие фразы – воспоминание 4-летнего ребёнка, встретившего войну лично и пережившего её во всем ужасе, тяготах и опасностях. Голод, беспомощность, нужда, смерть и непонимание происходящего. Автору воспоминаний было трудно их произносить, а каждая мысль вызывала у неё сильнейшие эмоции. Поэтому редактирование и литературная обработка – минимальны.

Внезапно

Рассказывает Валентина Грантовская:

«Я жила на хуторе в Ростовской области в 200 километрах от Сталинграда. К моменту, когда пришли немцы, на хуторе людей уже не было, разошлись, кто в партизанский отряд, кто в эвакуацию, кто на фронт, кто куда. Остались только дети.

Однажды нам передали, чтобы мы выгоняли скот из хлевов. Наверное, чтобы он не достался немцам. А меня в погреб спрятали. Перины, подушки пуховые, всё, что могли, туда скидывали. С той поры я в погребе и жила. С бабушкой в погребе прятались.

Немцы появились со всех сторон. Когда пришли первые, творилось что-то невообразимое. Суета, суматоха, крики. Хорошо помню, как приехал первый немец. На мотоцикле, нарядный. Привез шоколадные конфеты, запах от них такой шел. Запомнился. Но конфеты давал только в обмен на яйца. «Матка, яйка», - они говорили. Это было первое знакомство с немцем. Но конфетку я попробовала.

Мама ушла в партизаны, ей тогда было 19 лет. Лесов у нас не было, были только насаждения - Мичуринские сады. Хутор назывался лесничеством. Потом оказалось, что мама связной была у партизан. И на лицо красивая была, выводила офицеров немецких в засады. Бежала потом, не оглядываясь.

Я видела, как «Катюши» обстреливали Сталинград. С хутора было видно пламя над городом. А мы стояли на дороге на коленях и молились, чтобы наши победили.

Рассказывала она, как однажды бежала к партизанам через лес с волками, добежала до нужного дерева, надо было покашлять, это сигнал такой был, а голоса нет. Кое-как что-то прохрипела, и мужчина сразу перед ней с этого дерева спрыгнул. Повёл в отряд. Наградили её потом.

Мама закопала все документы и награды около дома. И именно туда однажды прилетел снаряд. Ничего не осталось - ни наград, ни дома.

Спасение и могила

Бомбили часто, постоянно земля тряслась, всё сыпалось. В погребе не так хорошо слышно, но и ощутимо тоже. Бабушка всё время молилась. Из погреба стали периодически выходить. Я видела, как наши «Катюши» обстреливали Сталинград. С хутора было видно пламя над городом. А мы стояли на дороге все на коленях и молились, чтобы наши победили.

Один раз нас с бабушкой засыпало землёй в погребе, и сверху крышку завалило. Не знаю, сколько мы там пролежали. Маму иногда из партизан отпускали, и вот она с русскими вернулась в деревню, и нас солдаты откопали. Когда меня достали, у меня ни ручки, ни ножки не работали. Болтались просто.

Вылезаем однажды с бабушкой из очередного погреба, идём в посёлок. Ночь, луна яркая светит, очень светло было. Видим – много пушек, ветками прикрыты, бабушка кричит – мы свои, чтобы не стреляли. А ей в ответ: «Бабушка скорее, скоро война начнётся». Это значило – скоро бой начнётся.

Летом жарко было, я сидела в ящике из-под снарядов. Бабушка говорила, что я так лечилась. Она молилась, чтобы ножки у меня заработали, травки всякие давала. Летом питались щавелем, земляникой, к речке выбирались - там раки водились и ракушки были. Ещё у нас там дуб рос, он столько людей спас. Желудями с него питались, готовили из них, что могли. Ели траву. Что такое хлеб, я не знала.

Бабушку назначили топить какую-то печку в курятнике. Она меня на эту печку засунула и сказала не высовываться. Пришёл немецкий офицер. Заходит и странно так выражается: «Я вот смотрю, вы не пьёте чай. Вы никогда не пьёте чай». А я лежу голодная на печке. Потом немец ушёл, а я слово это запомнила и повторяла постоянно: «бабушка, чай». Я, честно, не знала, что это такое.

И одежды не было почти. На ноги вообще кору древесную привязывали. Ходили как дикари. Научились чулки делать из овечьей шерсти. Зато вшей было - не счесть. И сидишь, бывает, раздетый, ждёшь, пока чулки проварят в кипятке, чтоб вшей выморить…

Оккупанты

Раскаты, гром раздавался – я хорошо его запомнила. То немцы пройдут, то румыны пройдут. Румын запомнила, потому что они очень безобразно себя вели. Как-то зимой они пришли, холодно было. Пришли и облепили всю печку. У меня отобрали что-то, чем я укрывалась. Вот дитём уползла от них под кровать в угол, спряталась. Бабушка их потом напугала, что у меня туберкулез - все убежали.

Много пленных мимо гнали - наших русских. У нас забор был плетёный с щелочками, мы подглядывали. Кто-то раненый из пленных падал - сразу расстреливали. К трупам мы привыкли, кроме них ничего не видели.

В День Победы не помню, что со мной было, но я умирала. Меня оплакивали сидели. А 9 мая объявили победу. Меня вынесли на воздух, и я как-то начала поправляться».